Мира явно закрыла глаза от удовольствия.
Натали больше не могла вынести беседу двух гурманов, которые, как она говорила, родные по телу, но не родственные по духу. Она почувствовала, как ее губы раскрываются, но вовсе не для того, чтобы принять стебелек салата, выдернутого из горшочка.
— Мне жаль те крошечные помидорчики, которые гроздьями свисают с полки у тебя в холодильнике. — Мира шумно вздохнула.
— Ладно, перестань, прекрати! — Натали расхохоталась. — Вези свою пиццу. Я ничего тебе не буду говорить о том, сколько в ней калорий, в каком месте у тебя будут отложения жира и…
— Я привезу большу-ую, — пообещала Мира.
— Все ясно, о диете ты по-прежнему не думаешь, — проворчала Натали и уловила в своем голосе застарелое раздражение.
Она поморщилась, не одобряя себя за этот тон. Мать и дочь давно пришли к выводу, что никто никому не должен мешать жить и наслаждаться жизнью во всех ее проявлениях. У каждой из них свое видение мира и себя в нем. Но Натали ничего не могла с собой поделать и добавила:
— Если ты будешь питаться своими пиццами и гамбургерами, ты станешь настоящей находкой для фэт-шоу.
— А это мысль! — Натали показалось, что Мира и сейчас что-то жует. Она внезапно почувствовала, как у нее потекли слюнки. — Ты ешь… гамбургер? — Натали уловила теньканье микроволновки, которая сообщила ее дочери о том, что готова еще какая-то еда.
— Ага, сейчас доедаю уже второй.
— И, как я слышу, третий тоже готов? — Натали почувствовала, как губы сами собой сложились в узкую тонкую полоску.
— Ага. Но ты сама не знаешь, какую хорошую подала идею, между прочим! — весело сказала Мира. — Почему бы мне в свободное от занятий время не танцевать? Пожалуй, я скажу Ронни, чтобы он сводил меня в клуб, где выступают толстушки.
По голосу дочери Натали понимала, что Мира улыбается. Натали живо представила себе круглое сметанного цвета лицо с яркими губами и с необыкновенного, фиалкового, цвета глазами. Оно источало такое здоровье, такую жизненную силу, что Натали все с тем же бесконечным удивлением снова спросила себя: да моя ли это дочь?
— Я считаю, совершенно неважно, сколько во мне фунтов. Я хочу одного: наслаждаться жизнью каждым из них. Всеми моими фунтами и фунтиками.
— Ох, — вздохнула Натали. — Я думаю, во всем виноват воздух Франции? Воздух гурманов и гурмэ? Верно?
— Может, и он тоже. Я счастлива, что надышалась им сполна. — Мира засмеялась. — За это я благодарна тебе, мама.
Натали представила большое тело своей дочери, с ногами-колоннами, с нежно-белым животом, с налитыми грудями, похожими на спелые круглые дыньки с голубыми прожилками и с розовыми, цвета недозрелой малины сосками. Малины, которую они с Мирой, не дожидаясь сезона сбора ягод, бросали в свои корзинки на Аляске.
Аляска… То было время, когда они даже не помышляли, что Мира поедет учиться во Францию.
Действительно, разве тело Миры, эта роскошная щедрость плоти, хуже, чем хрупкое, тонкое, почти прозрачное тело Натали? Оно другое. Такое тело нужно полюбить, а не бороться с ним, не пытаться превратить его в то, каким оно не задумано природой, небом или кем-то еще.
Тем более что есть мужчина, юный Ронни Уолл, который уже полюбил такое тело. Натали знала это, она догадалась по глазам дочери. Без всяких слов взрослая женщина способна понять, когда ее дочь становится женщиной. Как? По глазам, которые обретают неизъяснимую глубину, по взгляду, который утрачивает щенячью наивность, и по тому, как мужчины оглядываются ей вслед. Потому что они интуитивно отличают девственницу от женщины.
Натали ничего не имела против того, что у Миры есть бойфренд, готовый на ней жениться сразу, как только это будет возможно. Значит, он хочет безраздельно владеть прекрасным телом Миры, а стало быть, он в восторге от него. Натали хорошо понимала, что Ронни Уолл для Миры — самый лучший вариант, с какой стороны ни взгляни.
Если честно, Натали волновалась за дочь сейчас гораздо больше, чем в момент ее рождения и после него. Она давным-давно поняла, насколько верно библейское изречение: многие знания — многие печали.
— Мам, ты еще долго будешь молчать?
Натали с недоумением обнаружила, что держит трубку возле уха.
— Я… подсчитываю, — нашлась она.
— Что именно?
— Сколько фунтов я подарила миру…
— Делу мира, ты имеешь в виду? — Дочь засмеялась. — Я думаю, ты меня должна благодарить. Я вполне могу сойти за два весомых вклада.
Натали одобрительно хмыкнула. Что ж, Мире просто повезло с характером.
— Ладно, вечером увидимся. Я жду, — сказала Натали.
Она положила трубку и откинулась на спинку кресла, обтянутого кожей цвета слоновой кости.
— Тебе везет. Никаких комплексов, — фыркнула Натали, глядя, как ее дочь уплетает пиццу.
— Комплексы, мама, происходят от неправильной жизненной установки.
Глядя на Миру, Натали подумала, что дочь в общем-то права. Но тем не менее, откладывая в сторону вилку и нож, она сказала:
— Вот как? Может быть, ты мне объяснишь?
— Не сейчас.
— А… тебе это объяснил Ронни?
— Нет, он лишь с восторгом со мной согласился. Он тоже считает, что незачем тратить время и силы на борьбу с лишним весом, просто с ним нужно сжиться и попробовать с его помощью получить удовольствие.
— Здорово.
— Вот ты сказала про фэт-шоу, — продолжала Мира, — ты произнесла это с насмешкой, верно? Ты хотела меня напугать. Но ты сама не знаешь, как ты меня одобрила. — Мира впилась зубами в сочный кусок пиццы, щедро сдобренной темными ломтиками шампиньонов под расплавленным сыром пармезан.