Сейчас Натали смотрела на этого высокого северного мужчину, которого не видела очень давно, но все эти годы помнила о нем постоянно, и чувствовала, как сердце замирает. И не только от высоты, призналась она себе.
Господи, думала Натали, как же он хорош собой, он самый настоящий… викинг. Белые волосы, голубые глаза, могучая челюсть. А губы… Губы, от которых просто не оторваться… Она помнила, какие они в поцелуе. Под черной футболкой перекатываются твердые мышцы, а черные джинсы обтягивают бедра так плотно, что видно, как напрягаются ягодицы, когда Бьорн делает шаг. Он идет к ней…
Она внезапно почувствовала, как на нее снисходит покой. Покой, которого она, если честно признаться, не испытывала никогда в жизни. Хотя ее жизнь сложилась на зависть. Она думала, что у нее есть все, она уверяла себя в этом.
Теперь Натали знала, чего ей не хватало все эти годы. Все двадцать лет ей не хватало Бьорна Торнберга.
— Бьорн, — прошептала Натали, а ветер на этот раз стал помощником, он не пронес мимо его ушей тихие слова.
— Что, Натали?
— Бьорн, — повторила она все тем же шепотом. — Обними меня.
Он шагнул к ней, раскрыл руки и обхватил за плечи.
— И еще я тебя поцелую… — хриплым голосом сказал Бьорн и привлек Натали к себе.
Они стояли в корзине воздушного шара под ярким летним солнцем Парижа. Красно-бело-желто-зеленый купол неспешно раздвигал потоки воздуха, под ними плыли крыши домов, шпили соборов, блестела серебром Сена, по которой скользили прогулочные теплоходы, вспыхивал зеленым Люксембургский сад и расстилался чуть дальше Булонский лес…
— Я ждал этого мига двадцать лет, — прошептал он ей в ухо. — Я нашел тебя наконец… Я поднял тебя сюда, высоко над землей, чтобы никто не помешал нам рассказать друг другу, как мы прожили эти годы. — Бьорн умолк, слегка отстранился от Натали и пристально посмотрел в ее темные глаза.
— И?.. Что потом? — прошептала она.
Он не ответил, он наклонился к ней и прильнул к ее губам. У Натали перехватило дыхание, она почувствовала на губах соленый привкус. И только потом догадалась, что это ее собственные слезы. Неужели она плачет?
— Тебе не кажется, что мы на самом деле летим над Булонским лесом? Мне кажется, наша палатка стояла во-он там! — прошептала она.
Бьорн подкрутил газовую горелку, и шар поднялся еще выше.
— О, Бьорн, ты хочешь сказать, что нам не стоит спуститься в лесу? Нам надо лететь дальше?
— Я знаю, что не опушу шар до тех пор, пока мы все не выясним, Натали, — сказал Бьорн и подошел к ней.
Натали стояла, вцепившись руками в край корзины. Она повернула к Бьорну лицо, ее глаза сияли.
— Что ты хочешь выяснить?
— Главное я уже выяснил. Мира — моя дочь.
— И моя, Бьорн, — сказала Натали, обеспокоенная суровым выражением его лица.
— Да. Она наша с тобой. Она у нас… девочка из Булонского леса.
— Правда… — Натали кивнула, чувствуя, как ее сердце подпрыгивает в предчувствии чего-то.
— Ты знаешь, Натали, что я тогда тебя любил?
— Конечно… И я любила тебя…
— А ты знаешь, что я люблю тебя до сих пор?
— Нет, пока не знаю.
— Но я хотел бы тебе это доказать…
Бьорн подошел к ней и крепко обнял. Натали почувствовала его запах. Она вспомнила этот запах… Нет, не запах лосьона или туалетной воды, не запах мыла или крема для бритья. Запах Бьорна Торнберга. У каждого человека есть собственный запах, ощутить который может только другой, идеально подходящий ему человек.
Натали чувствует запах Бьорна.
— Ох, Бьорн, — прошептала она. — А я думала, что ты забыл обо мне сразу, как только уехал из Парижа.
— Нет, это я думал, что за всей шумихой и славой ты забыла обо мне. Что такое для нее Бьорн Торнберг, думал я, когда она стала настоящим знаменем их женской организации. — Он усмехнулся. — И еще я думал, что Мира… ребенок Бернара…
— Но… почему? Разве у Бернара были ко мне какие-то чувства? — Натали смотрела на Бьорна круглыми глазами.
— А ты разве не знала, как ты ему нравилась?
— Но… Бьорн, — она вдохнула воздух полной грудью, — разве ты не знаешь, что, кроме тебя, я не замечала никого?
— Я думал, что плохо знаю женщин, что я переоцениваю себя. — Он пожал плечами, обтянутыми черной футболкой.
— Ты тогда тоже был одет вот так…
— Я давно понял, что блондинам идет черный цвет. — Бьорн нарочито самодовольно улыбнулся.
— Ты прав, в черном ты просто неотразим. — Натали закрыла глаза и приоткрыла губы.
Бьорн наклонился и прижался к ним своими губами. Натали застонала, а он засмеялся.
— Ты знаешь, я никак не мог забыть твой музыкальный крик…
— И ты тоже об этом… — Натали подняла голову, на ее лице светилась смущенная улыбка.
Бьорн свел брови.
— А… кто еще?
— Бернар.
— Кто-о? Бернар?
— Да, но это совсем не то, о чем ты подумал. — Натали покрутила головой. — Он просто… слышал тогда…
— Вот как? И когда же он тебе об этом рассказал?
— Когда я встретила его, случайно. Я была в Париже, возвращаясь от Миры. Она училась в школе в Бретани, в Ренне.
— Понятно.
Бьорн снова наклонился к Натали. Его губы стали другими, они уже были не мягкими и нежными, а твердыми и требовательными. Его язык пробился в ее рот и хозяйничал, как в своем. Он прошелся по нёбу, потом по нижним зубам, скользнул по верхним. Потом наткнулся на язык Натали, горячий и влажный, и лизнул его. Тот от неожиданности обмяк, и язык Бьорна гладил его, и тот не выдержал ласки, поднялся и они сцепились…
Натали застонала, а Бьорн вжался в нее.